Питер О`Доннел - Модести Блейз
Встреча Модести Блейз и Тарранта состоялась шесть дней назад, и теперь она могла убедиться, что Таррант верно оценил ситуацию. Лишь сорок восемь часов назад в Буэнос-Айресе Сантос подтвердил справедливость слов Тарранта, если Вилли Гарвина нужно было спасать от гибели, это следовало делать как можно скорее.
На Модести был черный свитер-водолазка, черные брюки — достаточно свободные, чтобы не стеснять движений, — заправленные в солдатские сапоги. Руки и лицо — затемнены специальным гримом. То, что раньше было высоким шиньоном, превратилось в тугой пучок на затылке.
От тюрьмы отъехал старый грузовик и вырулил на шоссе. Его забитые травой шины повизгивали. Грузовик повез охранников, надзиравших за тем, как пленные чинят дорогу в двух милях от тюрьмы. Пятнадцать минут спустя часового, охранявшего заднюю часть территории, сменили.
Еще немного, и Модести могла приступать к операции. Легкое покалывание сменилось теплотой, которая стала разливаться по всему телу. Ее охватила странная радость. Модести не нравилось, что с ней такое происходит, она попыталась подавить это чувство, но быстро поняла, что лишь зря тратит силы.
Нет, в двадцать шесть лет себя уже не переделать. Модести успела усвоить это за последние двенадцать месяцев. Вилли, похоже, уяснил то же самое, однако открытием своим не спешил делиться, равно как и она с ним.
В далекие, давно канувшие в вечность темные годы детства Модести жила в вечном страхе с постоянным ощущением неминуемой опасности. Изо дня в день маленькая девочка пугливо, словно зверек, блуждала по разрушенным войной Балканам и Леванту. Но потом, в период созревания, вместо страха пришло стремление действовать, и если прежде ощущение опасности только вызывало ужас, то теперь оно напоминало о том, что ты еще жива.
Грустно сознавать, что в мире существовали иные способы познать полноту жизни, ее прелесть. Но теперь было поздно об этом жалеть, и к тому же Модести давно приучилась не думать о недостижимом.
Новый часовой между тем совершал свой ритуальный обход. Модести сжала в пальцах небольшой предмет, называвшийся конго, или явара. Он был сделан из твердого дерева и напоминал чуть вытянутую гантель. Перекладинка как раз умещалась в ладони, а выпуклости высовывались с двух сторон стиснутого кулака.
Аккуратно ступая, Модести бесшумно двинулась вперед. Земля была покрыта влажным ковром из прелых листьев, что создавало преимущество тому, кто не хотел напоминать о своем присутствии.
Часовой думал о женщинах, точнее сказать, об одной девице из деревни, которую они захватили на прошлой неделе. Вот уж выдалась ночка! Вспоминая тогдашнее приключение, он почувствовал, как у него учащается пульс.
Той дурехе было восемнадцать, и она никогда до этого не занималась любовью. Но сержант Альварес сразу дал ей понять, что будет плохо, если она начнет брыкаться. Тот же Альварес предложил приз — бутылку виски тому, кто придумает самую занятную позицию.
Соревновалось шестеро, но победил, конечно, Рикко. Часовой удовлетворенно хмыкнул, вспоминая, как это происходило. Удивительно, как этот сукин сын не дернулся, и девчонка не задохнулась.
Тут он приметил что-то белое на земле, возле дерева. Он двинулся туда, всматриваясь в темноту. Это был лист бумаги, причем на нем что-то лежало. Часовой пригляделся. Монета! Золотая монета!
В этот момент Модести стремительно выскочила из засады. Одной рукой она схватила часового за волосы: а другой сильно и точно ударила его так, что конец конго угодил ему под ухо.
Часовой тут же обмяк, и Модести помогла ему опуститься на землю так, чтобы винтовка не произвела лишнего шума. Затем из левого кармана она извлекла длинный металлический цилиндрик и открутила крышку. Из цилиндрика вытрясла два маленьких комочка ваты, осторожно понюхала и, наклонившись к поверженному часовому, сунула их ему в ноздри.
Затем она бесшумно пересекла открытый отрезок, направляясь к пятну света, исходившему от лампы, висевшей над открытой дверью. Там, прислонив к стене винтовку, стоял человек и сосредоточенно рассматривал журнал с голыми женщинами. Модести приблизилась к стене и, прижавшись к ней спиной, стала осторожно подбираться к охраннику.
Когда она была в двух шагах от своей новой жертвы, человек поднял голову. Его зрачки расширились от испуга, но, прежде чем он успел что-либо предпринять, Модести шагнула вперед и носком сапога ударила его в пах. Какое-то мгновение человек оставался неподвижным, скрученный жуткой болью, потом бесшумно осел. Тут не было необходимости в дополнительной анестезии.
Перешагнув через неподвижное тело, Модести вошла в дверь. Теперь уже конго было в ее левой руке, а в правой появился небольшой пистолет «МАВ-бреветта», который она извлекла из мягкой кожаной кобуры под свитером. Разумеется, пистолет достигал нужного эффекта, если вы стреляли очень точно. Но Модести Блейз отменно обращалась с огнестрельным оружием, а у этого пистолета было одно ценное качество — он стрелял относительно негромко.
Перед ней открывался широкий коридор. И справа, и слева были двери камер из стальных прутьев. Из коридора, пропахшего испарениями немытых тел, доносились вопли одного человека, находившегося в объятьях страха, и стоны другого, которому явно привиделся кошмарный сон.
Справа от Модести находилась дверь в караульное помещение. Она была полуоткрыта. Там вовсю вопило радио — военные марши перемежались сводкой последних известий, которую диктор читал, возбужденно глотая слова.
Модести Блейз постояла несколько секунд, взвешивая варианты. Ей хотелось поскорее двинуться вперед, но она успела на своем горьком опыте усвоить простую истину: нет ничего важнее, чем обеспечить себе безопасное отступление. У нее на ляжке, чуть ниже ягодицы, имелся белый пулевой шрам — наказание за однажды проявленную беспечность.
Модести спрятала конго в карманчик свитера и вытащила из правого кармана странный предмет, представлявший собой миниатюрный противогаз.
На какое-то мгновение она замешкалась, думая, не использовать ли Ошеломитель. Для этого нужно было снять свитер и лифчик и войти в караульную обнаженной по пояс. Модести вовсе не страдала излишней стыдливостью, и к тому же этот прием отличался высокой эффективностью. Она придумала его лет пять назад, когда с Вилли Гарвином выполняла одну сверхрискованную операцию в Агригенто. Да и впоследствии она дважды пускала в ход эту уловку, и снова успешно. Это позволяло привести целую комнату мужчин в состояние столбняка, по крайней мере, на несколько секунд.
Но по зрелом размышлении Модести решила, что здесь это вовсе не обязательно. Если охранники утратили бдительность, можно обойтись и без стриптиза. Она быстро приладила противогаз.
Затем распахнула дверь в караульную и вошла, сразу постаравшись зафиксировать взглядом обстановку. Вокруг большого ящика сидело четверо солдат. Они играли в карты. Единственное окно было закрыто ставнями. Отлично. Люди сидели близко друг от друга, представляя собой единую цель. Тоже прекрасно. Ее появление даже в свитере само по себе произвело внушительный эффект. На нее уставилось четыре пары глаз, чья-то рука, пытавшаяся собрать со стола карты для новой сдачи, застыла в воздухе.
Напротив нее сидел здоровяк с сержантскими нашивками на куртке. Он первый пришел в себя, и Модести, закрывая дверь ногой, сразу определила в нем главный источник опасности. На его небритом лице стала расплываться похотливая улыбочка. Он оценил по достоинству высокую грудь под свитером и обтянутые брюками бедра. Модести наставила пистолет так, чтобы дуло смотрело прямо в глаза сержанту. Тотчас его улыбка угасла, зрачки сузились, фиксируя опасность. Еще из одного кармана на бедре Модести извлекла черный металлический цилиндр с куполом, очень напоминавший перечницу. Она сделала несколько шагов вперед, чтобы поставить «перечницу» на ящик. Рука с пистолетом оказалась в каком-то футе от плеча еще одного охранника, и Модести почувствовала, как у того напряглись мускулы. Тем не менее она продолжала целиться в глаза сержанту. Лоб последнего покрылся испариной, и он хрипло крикнул своему подчиненному по-испански:
— Не шевелись, болван!
Тот колебался. Модести тем временем поставила «перечницу» на ящик, и услышала, как в ней щелкнуло механическое устройство. Она отступила назад на два шага, и с удовольствием отметила, что «перечница» издает легкое шипение, почти неуловимое за воплями радио.
Сержант, не спуская с Модести глаз, стал принюхиваться, чуя новую угрозу. В его глазах загорелись злые огоньки. Его левая рука по-прежнему лежала на столе, на картах, а правая тихонько потянулась к ремню, на котором висела кобура с револьвером.
Модести чуть сдвинула прицел, и ее пистолет сердито тявкнул. Тотчас же пуля вонзилась между двух растопыренных пальцев сержанта, отчего во все стороны брызнули щепки. Смуглое лицо сержанта посерело, и он застыл, словно статуя, пристально глядя на шипящую «перечницу», не в силах отвести от нее взгляд, словно кролик, загипнотизированный змеей.
